Небо за стёклами [сборник] - Аркадий Миронович Минчковский

Помню ещё — мне было года четыре, — как через Вятку, поднимая едкую пыль, шли красноармейские части с Восточного фронта. За усталыми ротами тянулись санитарные двуколки с красным крестом на полинявшем брезентовом фургоне и громыхали бывалые полевые кухни. Была и Вятка начала двадцатых годов. Демонстрации в каждый революционный праздник. Речи с балконов, комсомольские песни и девушки в красных косынках. Прекрасный художник Демидов и удивительная картинная галерея на улице К. Маркса, на которой мы жили в директорской квартире при заводе, заложили во мне вкус к рисованию. Я в долгу перед старой Вяткой и сегодняшним гостеприимным Кировом, о которых ещё так мало написал.

Эти строки я пишу для читателя, который уже немного знает меня, но почти ничего не знает обо мне.

Моей опорой и моим судьёй всегда был и остаётся читатель. В писателя, удовлетворённого похвалой собратьев по перу и учёными отзывами о своей работе, я не верю. Только зачитанные, что называется, до дыр книги в библиотеках, быстро исчезающие с прилавков магазинов томики, каким бы тиражом они ни выпускались, и извинения друзей за то, что твою книжку у них кто-то «зачитал», доставляют настоящую радость.

Всякий раз, начиная новый рассказ или повесть, я мысленно обращаюсь к своему читателю. Его строгого суждения и жду. Читатель в своей массе единственно в конце концов бывает правым. Только он и никто другой с годами решает судьбу книги. Продлевает её жизнь или выносит жестокий приговор, казня равнодушием.

Моим читателям я посвящаю этот сборник из четырёх ленинградских повестей.

Ленинград, 1975

МЫ ЕЩЁ ВСТРЕТИМСЯ

Светлой памяти моей матери

Глава первая

1

Володька Ребриков появился в десятом «Б» в сентябре. Он так и сказал, представляясь и пожимая руки десятиклассникам: «Володька Ребриков».

О причинах перехода его в новую школу ходили различные слухи. Одни говорили, что Ребриков нагрубил директору и был за это исключён. Другие слышали, что он избил двух «звонков» (так в школе называли доносчиков) и вынужден был уйти. Третьи — это, конечно, девчонки — уверяли, что причиной всему — неудачная любовь. Любовь эта будто бы вконец извела Ребрикова и заставила убраться подальше. Но, разумеется, всё это были только предположения, толком никто ничего не знал.

Володьку приняли настороженно. Когда он появился в кабинете химии и, усевшись за последний стол, вынул из кармана единственную по всем предметам тетрадь, всё внимание было обращено на новичка. Но Володька и виду не подал, что заметил интерес, вызванный своей личностью, и смотрел на доску так, словно всю жизнь только и мечтал постичь тайны химических формул.

А потом всё пошло неплохо. После первого урока когда раздался наконец-то звонок, Ребриков, выйдя из класса, спросил в дверях маленького Якшина:

— Где?

— Что где? — не понял Якшин.

— Где курилка? — спокойно спросил Володька.

— А-а-а… — Но Якшин не успел ответить.

Наблюдавшие эту сцену ребята дружно закричали:

— Кубрик… пошли… — И компания, предводительствуемая длинным парнем по фамилии Чернецов, привычно направилась в глубь коридора.

«Кубрик» находился возле уборной. Это была высокая длинная комната с одинокой скамейкой у стены, с узким, выходящим на улицу окном, через которое многие из курильщиков десятую осень наблюдали пожелтевшие тополя набережной и изгиб зелёной Фонтанки.

Курили почти все десятиклассники. Не курил лишь тот, кто курить, вероятно, уже никогда не будет. Но тайна курения соблюдалась строго, и стоило только поблизости от «кубрика» появиться кому-нибудь из учителей, как раздавался короткий свист и все, кто тут находился, мгновенно прятали папироски. Когда опасность проходила, снова раздавался сигнал свистом и дымящиеся папиросы мгновенно возникали в зубах участников тайного сборища.

Здесь бывали все. Даже те, кто никогда не курил, считали обязательным посещение «кубрика».

По прибытии в «кубрик» Володька вынул из кармана пачку «Казбека», сказал: «Прошу», — и компания с удовольствием затянулась хорошими папиросами. «Казбек» был хитростью. На самом деле Ребриков не курил. Но прослыть в новой школе паинькой — благодарю покорно!

Приятное сближение продолжалось все пять перемен. Лишь раздавался звонок, возвещавший окончание урока, курильщики вскакивали с мест и, переговариваясь, направлялись в свой заветный уголок, где, закурив, продолжали прерванную беседу.

За пять перемен выяснено было многое.

Ребриков, в общем, понравился завсегдатаям «кубрика». Он сообщил, что перешёл в эту школу из-за того, что в старой слишком много «типов», — так и осталось неизвестным, кого он подразумевал. Ярый болельщик футбола Рокотов выяснил, что Ребриков знает всех вратарей и левых инсайтов и даже — если не врёт — знаком с самим Сеничкиным. Новичок заявил, что ненавидит математику, а физику с трудом терпит, ввязался в спор со «злым техником» Молчановым о преимуществе мотоцикла «Харлей» перед «Индианой», показал знатокам новейшие приёмы джиу-джитсу, будто бы применяемые с недавнего времени японской полицией. Обещал достать страждущим билеты на бокс (он имел знакомство с боксёрами), а Лёве Берману, заговорившему о поэзии, наизусть прочёл строк сто из «Облака в штанах», и тот, улыбаясь, глядел на него сквозь очки уже влюблёнными глазами.

Зашла речь о войне, и Володька сказал, что знаком с лётчиками, которые были в Испании, и может рассказать такие вещи… Словом, чёрт возьми, он всё мог.

После занятий ребята, освещаемые холодными лучами осеннего солнца, вышли на набережную. Володька, уже как старый друг, попрощался с заядлыми курильщиками, вскочил в ещё не закрывшиеся двери троллейбуса и крикнул:

— До завтра!

И тогда долговязый Чернецов, глядя вслед убегавшему голубому вагону, уверенно произнёс:

— Хороший парень!

И десятиклассники единодушно согласились:

— Свой!

2

С некоторых пор в жизни Володьки Ребрикова начались осложнения.

Произошло это почти год назад. Дело в том, что Володька достиг того неизбежного в жизни каждого юноши момента, когда бывают нужны деньги. Это случается в период, когда становятся необходимостью полосатое кашне и шерстяные галстуки, появляется потребность в хороших, именно хороших (нельзя же курить всякую дрянь) папиросах. Кроме того, нужно ходить в кино на каждую новую картину, и, разумеется, не одному, и, конечно, не на дневные сеансы. Или в театр, — ну а там нельзя же, в самом деле, сидеть четыре часа рядом с девушкой, не предложив ей апельсинов, конфет или чего-нибудь в этом роде. Потом иногда назревает желание сходить в кафе с приятелями или покататься в такси по городу. Наконец, деньги требуются на приобретение различных карманных фонариков, автоматических перьев и прочих необходимых вещей.

Словом, деньги Володьке нужны были, как говорится, до зарезу.